Родословные [СИ] - Григорий Ярцев

Рычание, явно разъяренное от бесчисленных попыток усиливалось, стремилось, во что бы ты ни стало разорвать его в клочья и запах, омерзительный до тошноты безустанно сопровождал происходящее.

"Если ничего не сделать, так будет продолжаться бесконечно", – отовсюду раздался шипящий голос.

Небрежные, резкие и отрывистые движения буквально вырвали Гавриила из беспросветного мрака, привели его в чувства. В их отдаленное подобие. Вместе с чувствами вернулось и понимание происходящего: та темно-фиолетовая цепь – яд зверя, он продолжал поступать в организм, но тот без труда боролся с ним уже без помощи Гавриила. Рычание и запах оказались настоящими, видимо, сознанию не удалось их исказить, они принадлежали огромной твари, навалившейся всем своим неподъемным весом на неподвижно лежащего в снегу Гавриила. Зверь, с непередаваемой жадностью, грыз его в области плеча, то и дело, резко переключаясь к шее, разгрызая своими огромными желтоватыми и в тоже время черными от крови Гавриила острыми зубами. Что-то мешало хищнику перегрызть его шею пополам, что-то оказалось прочнее и сильнее натиска твари, что-то, способное выдержать стиснутые челюсти навалившегося зверя.

Гавриил приоткрыл глаза, он все еще неподвижно лежал, все больше и глубже проваливаясь в снег, на белоснежном, девственном полотне которого уже виднелись редкие капли и брызги его густой крови. Тварь, вновь укусив его за плечо, лихорадочно трясла мордой, пытаясь разорвать свою добычу, но это нисколько не заботило Гавриила, он почему-то не считал животное, вгрызавшуюся в его плоть сильной угрозой.

"Если еще не убила, значит, не убьет", – пронеслось у него в голове с невиданным прежде спокойствием.

Сейчас его интересовало другое – невозможность как-то охарактеризовать свое состояние, свои чувства. Откуда-то сверху накатывали приглушенные волны рева, но и они не тревожили его, он будто бы преступил невидимую грань, отделявшую его от всего человеческого. Будто бы все его понимание, представление о себе, все его естество целиком изменилось, и найти слова, исчерпывающе описывающие его текущее состояние, было делом весьма затруднительным. Он чувствовал себя необычайно легко, совсем крошечным и, в тоже время, огромным, ощущал вокруг себя бесконечное, необъятное пространство, наполненное неизведанными знаниями и, находился как бы в центре него. Ощущение необузданной мощи и силы отдавало импульсами в каждой точке его тела, оно было настолько сильным, реальным, что весь земной шар, казалось, мог уместиться у него в ладони и, сил этих с лихвой хватило бы, чтобы с легкостью, сжав руку в кулак раздавить его.

Зверь лихорадочно продолжал вгрызаться в него. Теперь стало ясно – его острые зубы, с некоторой легкостью входившие в плоть, непреодолимо останавливались в костях Гавриила. По какой-то причине зверь не мог раскусить или перегрызть их, они оказались слишком прочными для него и его изогнутых, точно острые сабли, зубов. Не оставляющий надежд перегрызть свою жертву лютый зверь в какой-то момент изрядно надоел Гавриилу. Он медленно, словно нехотя повернул голову и увидел торчащий из снега стик. Гавриил потянулся к нему рукой, но дотянуться до стика, увы, не удалось. Зрение еще окончательно не восстановилось, но окружение, звуки и запахи, издаваемые тварью, дополняли картинку и хоть видел Гавриил не важно, все еще размыто, представлял все происходящее и окружающее его с невиданной точностью и достоверностью.

Он вцепился руками в грубую и густую шерсть зверя, попытался оттянуть его от себя – не вышло. Зверь был силен и, почувствовав зачатки сопротивления, налегал с новыми силами. Своими худыми, облаченными в мышцы, неимоверно сильными лапами он впивался в грудь Гавриила, а голова на мощной шее, продолжала свои безуспешные попытки разорвать его. Фиктримаго только и успевало срастаться обратно в привычную форму, наконец, изорвалось окончательно, и тем самым облегчило зверю процесс разделывания. Выбраться из-под нарастающего натиска древнего хищника оказалось довольно сложно. После нескольких неудачных попыток борьбы, Гавриил своими руками ухватился за лапы зверя и сжал их до хруста костей. Зверь взревел и от боли взмахнул пастью вверх. Гавриил не оплошал и, воспользовавшись его секундной слабостью, змеей извился вокруг его массивной шеи и, оказавшись сверху, икрами своих ног уперся в его тонкое туловище. Ребра, уходившие от лопаток зверя, были широкими, но сужались, постепенно, приближаясь к тазовой кости, сжались под давлением ног Гавриила. Шерсть была черной, крайне не ухоженной, сальной, грязной, кое-где на ней давно запеклась не то грязь, не то кровь, а в некоторых местах она глубокими шрамами была сорвана до твердой кожи. Зверя явно подвергали пыткам и истязали несчетное количество времени. Не ускользнуло от теперь чрезвычайно обостренного внимания Гавриила и отсутствие ушей и хвоста. Они явно удалены хирургически. Зверя подавляли, долгое время готовили как боевого пса, но его ужасная участь нисколько не заботила Гавриила – он отчаянно пытался сдержать его и в какой-то момент понял – это может продолжаться бесконечно. Руками Гавриил сдерживал лапы зверя, головой прижался к его шее, а пятками уперся в ляхи задних лап, пытался всячески обездвижить его и понимал – отпустит руки или ослабит ноги и зверь тут же перехватит инициативу.

У Гавриила осталось одно оружие – его зубы, его клыки. Выход был только один – последовать примеру зверя и загрызть его. Он с отвращением на лице, широко открыв рот, впился в древнего хищника, но за неимением привычки и должных навыков просто вкусил шерсти, так и не добравшись до плоти. Зверь инстинктивно понял суть происходящего, оскалился, принялся сопротивляться и брыкаться сильнее, рычание перешло в отчаянный рев, но Гавриил, вцепившейся в его густую шерсть мертвой хваткой, не думал ее ослаблять. Откинув голову, он сплюнул клочья коричнево-черной шерсти, оказавшиеся во рту после первого, не удавшегося укуса и, тут же цапнул еще раз. На этот раз зверь взвизгнул, а Гавриил почувствовал, как его клыки, а следом и зубы c невиданной легкостью прорезают черствую плоть животного. Он почувствовал как бешено бьется сердце в груди зверя – жизнь кипела в нем, закипала вместе с горячей кровью, оживленно струившейся по его венам. Гавриил вкусил сильнее, да так, что стукнули его зубы. Зверь, взревев, встал на дыбы и секунду спустя рухнул наземь, похоронив под своим весом Гавриила, но это его не остановило. Никого из них. Шаркая лапами, тварь пыталась подняться, но безуспешно. Гавриил же, оказавшись прижатым телом зверя, обеими руками впился в его шею, а позже с трудом обхватив ее, принялся его душить. Помогало мало, зверь продолжал свирепствовать и пытался вырваться. Гавриил раскрыл рот так широко, как только мог, чтобы прихватить как можно больше и вцепился в шею зверя еще раз. Кровь, резко наполнившая собой ротовую полость Гавриила, имела поистине адский и тошнотворный вкус перцовки. Благо в его организме не осталось ничего, что могло бы привести к рвотным позывам, но машинально Гавриил все же одернул голову и по хлещущей из места укуса темно-фиолетовой крови осознал, что, по всей видимости, задел какую-то жизненно важную артерию зверя, которая сейчас больше напоминала танцующий фонтан. Быстро переведя дух, Гавриил впился в его шею еще раз, зверя нужно было добить, немедленно, пока представилась возможность.

Неожиданно тварь начала ослабевать – его стучащее точно отбойный молоток сердце начало выравниваться, а вскоре синхронно биться в такт едва ощутимого и крайне редкого сердцебиения Гавриила. На доли секунды Гавриилу удалось прочувствовать всю бешеную ярость и неукротимую энергию чудовища, словно в какой-то момент они стали единым целым. Два совершенно разных сознания примирились, и Гавриил находился на их стыке.

Дыхание зверя утихло, движения постепенно ослабевали, а Гавриил, не ослабляя челюстей, и не вынимая своих клыков из жертвы, жадно ожидал притока новых ощущений. Ему вновь хотелось ощутить это "единение", добивать зверя он уже и не думал и в награду за это новый прилив ощущений не заставил себя долго ждать. Следом за единым сознанием пришла единая память. Во всяком случае, так посчитал Гавриил. Он не знал, мог ли зверь видеть его жизнь точно так же, как Гавриил сейчас видел моменты из жизни зверя.

Мрак, пустота и обжигающий холод – первое, что смог увидеть и почувствовать Гавриил, следом – одиночество, но не привычное, другое. Будто бы ты остался один, и других таких больше нет, ты – последний. Ты понимаешь и принимаешь эту данность, но осознание этого не наполняет тебя грустью и горечью, наоборот, только раздражает, вселяет гнев и ярость. Едва различимые голоса, их звук доносился с трудом, будто через плотный занавес и разобрать что-либо совершенно не возможно.

Спустя какое-то время, обжигающий кожу холод отступил, сменившись поначалу теплом, а затем сильным жаром. Голоса тоже сменились, но один из них оставался неизменным, казался знакомым. Сейчас их можно было разобрать, услышать. Два разных голоса: один – до боли знакомый, спокойный и рассудительный, а второй – совершенно чуждый, хриплый и очень усталый, выдохшийся. Гавриил чувствовал и присутствие третьего, почти чуял его, но тот покорно молчал, он смердел откровенным, ничем не скрываемый страхом. Он боялся чего-то, а воздух вокруг и в самом деле пропитался боязнью.